Девичья гора. Роман - Булат Диваев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…С легкостью юнца, подпрыгивая и постукивая каблуками сапогов, император танцевал мазурку. Он демонстративно одел сапоги вместо бальных башмаков, чтобы внести в бал дух озорства и свободы. Ему в определенной степени наскучил жесткий дворцовый этикет. Может и оттого пустился он в этот долгий путь, чреватый дорожными опасностями, чтобы рассеять единожды положенный распорядок его жизни. Да и разговоры, доносившиеся до дворца о бродящих по России всплесках недовольства самодержавным правлением, проявили в нём желание лично убедиться о состоянии дел государстве. Ему докладывали, что даже среди офицерства зреет заговор. И из-за этого же заговора пытались отговорить от столь долгой поездки. Но император лишь вскидывал голову и отвечал: «Как смею я, Государь российский, прятаться во дворце, когда говорят мне, что народу моему живется худо? Должен я сам всё видеть. И не в столицах. Здесь горожане избалованны. А заговорщики… Что ж, коль они и есть, то пусть проявятся. А я же посмотрю, с кем народ. Ежели со мной, то честь мне и хвала и люду российскому. А коли с изменщиками, то значит и не государь я им вовсе. Как могу я править народом, который не делит со мной мои помыслы? Я же не тиран ему…». И сейчас, он, танцуя, припоминал подробности прибытия в этот провинциальный городишко, в коем народу-то едва насчитывалось полтора десятка тысяч душ.
*Кавалькада из карет и конных всадников, сопровождавших императора сановников, подъехала к палаточному городку, возведенному на левом берегу Белой, перед плашкоутным мостом, ведущим в город. Встречавшие выстроились в некое подобие армейского строя, и по приближении высочайшего гостя, вытолкали вперед одетого в национальный костюм башкирского старшину, вручив ему хлеб с солью.
Александр Павлович ехавший верхом на белом коне, остановил коня напротив башкира, и не слезая с коня принял в руки кусок хлеба.
– Трапезничать будем в городе! – воскликнул он, и пришпорил коня.
Из толпы встречавших выскочил офицер и крикнул:
– Ваше Величество! Спештесь! Мост шаток! Вам, Ваше Величество, лодка приготовлена!
Не пристало государю российскому пешим в города вступать! – зычным голосом крикнул император, грозно глянув на наглеца, посмевшего остановить его, и, вновь шпоры вонзились в конский бок.
Мост и в правду был шатким. Лодки, на которые были настланы доски, плавно покачивались на речной волне. Однако при резких ударах волн, мост ходил ходуном и конь мог понести неумелого наездника. Но государю было не впервой переправляться по таким мостам. И в столице кое-где ещё сохранились подобные мосты. К тому же Александр Павлович был искусным наездником, не одну войну проведший в седле.
Успешно переправившись, Александр Павлович не стал дожидаться, когда остальные нагонят его, а направил коня к первому понравившемуся ему дому. Толпа зевак, собравшихся по случаю приезда государя не признала в одиноком всаднике императора, потому как ждали они богато украшенную лодку, на котором должны были перевезти императора через Белую. Благодаря этому случаю, Александр Павлович без задержки проехал к дому, стоявшему между двумя возвышенностями. Деревянные дома и дворовые постройки, выстроенные в змейки улиц, уходили от этой низменности в гору, где виднелась двуглавая каменная церковь. А поодаль от этого, в два этажа дома с балконом, рубленного из сосновых бревен, стояла небольшая деревянная церквушка, на подворье которой собрались, одетые в военные и гражданские мундиры, люди. Александр Павлович, спешившись, перекрестился, повернувшись лицом к церкви, а затем постучал в ворота дома.
– Кто там? – послышался мужской голос из-за ворот.
– Император – кратко ответил Александр Павлович.
– Пошуткуйте, пошуткуйте! Их благородия любят шутников пороти! – проговорил тот же голос и ворота распахнулись.
Увидев человека в армейском мундире, стоявшего перед их воротами, открывавший ворота мужичок испуганно стал вглядываться в его лицо, и признав императора с ужасом на лице бухнулся на колени.
– Простите великодушно, Ваше императорское Величество! Не со зла я… – тихо приговаривал мужичок, не смея поднять голову.
– Встань! – повелительно произнёс Александр Павлович. – И изволь доложить, кто таков?
Мужичок проворно вскочил на ноги, надеясь на государево прощение.
– Холоп, ваше Величество. Холоп полкового атамана Патронина – скороговоркой произнёс он и на миг задумавшись добавил, – И Ваш покорный слуга.
– Хорошо! Тогда услужи государю российскому и сопроводи меня в дом, да доложи хозяевам о моем визите.
– Ваше Величество, их благородие атаман государь-императора, встречать изволят. Вон там, возле церковки.
– Так сам спроводи меня в дом, а кого-нибудь из дворовых направь известить хозяев о моём прибытии. – сказал император, улыбнувшись лишь краешком губ от того, что ему удалось ловко ускользнуть от попечения местных властителей. Он обрадовался случаю поговорить с людьми без посторонних глаз, открыто и непринуждённо.
*Атаман Патронин, гнавший французов под императорскими знаменами в Уфимском полку, живо вёл беседу с государем, красочно описывая местное житие.
– А по весне, Ваше императорское Величество, река разливается так, что с крыльца можно рыбу удить, ей-богу. Да жаль, водица больно мутная по весне, рыба наживку не углядит. Благо, дом наш на возвышении стоит, а то при хорошем разливе-то можно и до матушки – Волги уплыть, как на баркасе, а там и до Дона недалече.
– Неужель так близко вода подходит? До реки с версту будет, а то и больше – промолвил император, подойдя к окну.
– Истинный крест, Ваше Величество! – атаман тоже подошёл к окну и встал рядом с государем. – Вон, видите колышки? Это мы отметку поставили, до куда в этом году вода дошла. А в прошлом году вода поближе стояла, шагов на двадцать к дому.
– А скажи, атаман, что это народ у твоего дома собрался? – император кивнул в сторону толпы людей, собравшейся на улице.
– Народ желает изъявить благодарность за оказанную честь нашему городу, Ваше Величество! Ваш приезд знаменует новую веху в нашей жизни. Никогда ещё монаршья поступь не содрогала наши улицы. Окажите милость, Ваше Величество, подайте знаки Вашего внимания народу уфимскому.
– А выйдем-ка к народу, атаман. Что ж я как затворник буду ручкой из-за окна махать. Извольте, сударь, сопроводить меня во двор.
– Ваше Величество, балкон! – торопливо произнёс градоначальник, – Вам с него удобней будет разговор вести. И весь народ, собравшийся лицезреть, Вас, Ваше Величество, будет иметь тому возможность.
Идём, атаман, на балкон – приняв предложение градоначальника, произнёс Государь и решительно направился за атаманом, который уже открывал дверь в следующую комнату, ведущую на лестницу.
Народ, собравшийся у дома атамана, увидев Александр Павловича, вышедшего к ним, хлынул ближе, смяв жиденькую цепь полицейского кордона.
«Государю Александру многие лета!» – послышался чей-то возглас. Толпа мгновенно подхватил этот выкрик, и разноголосый хор взревел на всю придворовую площадь: «Государю Александру многие лета!».
Император же, дождавшись, когда возгласы стихнут, почтительно поклонился собравшимся. Не ожидавшие такого великодушия, люди как один упали на колени. Удивительная тишина стала над площадью. И как гром прозвучал голос императора среди этой тишины:
– Встань, народ уфимский! – по щеке императора незаметно стекла слеза. Не выдав своего волнения от нахлынувшего чувства искренней благодарности этим простым людям за веру в него, император чуть тише повторил, – Встань!
И встали люди, не смея произнести слова при виде того, кто мог одним мановением руки решить судьбу не только их, но и целых стран, а то и всей Европы. А император, в молчании дождавшись, когда люди встанут и успокоятся, произнёс:
– И вам многие лета, люд уфимский! – и Александр Павлович приветственно вскинул руку.
Народ же стоявший внизу разразился воплями ликования. Многотысячный хор воскликнул: «Ура!» Их, простолюдинов, приветствовал сам император, прогнавший французов и покоривший европейские столицы своим благородством. Александр Благословенный, так его прозвали в народе. И он сейчас внимал им, уфимцам.
– Любо ли жить вам при моем царствовании? – внезапно спросил государь.
Люди не ожидавшие подобного обращения к ним на миг, краткий миг, ошарашенно притих, но затем разноголосица разнеслась по улице: «Любо!», «Любо, Ваше Величество!», «Государю-императору слава!».
– Не притесняют ли вас, нет ли обиды, вражды и недовольства меж вами и моими сановниками?
«Нет, батюшка – государь!», «Любо нам жить под Вашей десницей!» – разнеслось вновь.